ИСКУССТВО – ПОМОЩНИК В ДЕЛАХ
Посол Семенов прекрасно говорил по-немецки. Мы часто встречались с ним во время его продолжительного пребывания на посту советского посла в Бонне. Он был моим постоянным официальным партнером. Когда в 1978 году он прибыл в Бонн, я нанес ему визит вежливости. На встрече присутствовали его жена и младшая дочь. Семенов сказал мне, что назначение в Федеративную Республику, вероятно, является последним в его профессиональной карьере. Он давно связан с Федеративной Республикой и вообще с Германией и поставил перед собой задачу добиться лучшего взаимопонимания между обоими народами и заметного прогресса в отношениях между нашими государствами.
Господин Семенов действительно проделал большой путь во внешнеполитическом ведомстве Советского Союза, дойдя до заместителя министра иностранных дел. В 1939 году, когда Молотов и Риббентроп встречались в Москве, чтобы подписать советско-германское соглашение, он был секретарем советского посольства. Это случилось за несколько дней до начавшейся 1 сентября войны. Господин Семенов представлял также Советский Союз на переговорах ОСВ-1 в Женеве. Именно он разработал и подписал этот важный договор вместе с Соединенными Штатами.
На обеде в моем доме, где присутствовали особо заинтересованные в торговле с Советским Союзом представители промышленности, я задал ему вопрос об ОСВ-1. В течение нескольких мгновений господин Семенов изобразил на карточке с перечнем блюд важнейшие положения этого договора. Манера, в которой он представил ход переговоров и их результаты, была весьма импонирующей.
Во время другого обеда произошел еще один интересный случай. В числе моих гостей был и Хайнц Никсдорф из Падерборна. В свойственной ему прямой и откровенной манере он рассказал господину Семенову, что специально для этого вечера и возможных бесед он запасся необходимой информацией. Особенно его интересовало, кем же является новый советский посол. В справке, переданной ему, говорилось, что господин Семенов "уже в 1939 году был в Берлине среди левых". Это была явная ошибка молодых секретарей: правильно нужно было написать: "под липами". Господина Семенова эта история очень развеселила.
Будучи опытным дипломатом, Семенов тем не менее попадал в щекотливые ситуации. После вступления советских войск в Афганистан, происшедшего 27 декабря 1979 года, я не раз обращался к нему в начале января 1980 года за разъяснениями по поводу агрессии Советского Союза против беззащитной страны, известие о которой произвело ошеломляющее действие. Я хотел знать его оценку нашей реакции на эту акцию. Господин Семенов давал пояснения, которые меня совершенно не убеждали, о чем я, естественно, ему говорил. В течение нескольких следовавших одна за другой встреч я получал противоречивую и, так сказать, порционную информацию от господина Семенова. Когда в Москве выработали наконец окончательную формулировку, возбуждение и замешательство в мире достигли апогея. В случае с Афганистаном еще раз подтвердились мои наблюдения: жестко управлявшийся из центра Советский Союз не сразу мог найти подходящее для всех, но прежде всего для собственного населения, объяснение своих неожиданных действий, значение которых выходило за пределы страны. Свободной прессы не существовало. Известно было только официально сформулированное в центре мнение, обязательное на всем пространстве от Бреста до Владивостока. Отсутствовала всякая возможность гибкого приспособления к происходящему. Быстрая реакция средств массовой информации была немыслима, во всяком случае в то время. Однажды сформулированная и разрешенная к распространению официальная версия жила долго. Если появлялись какие-то моменты, которые требовали внести изменения в принятые оценки или по крайней мере смягчить их, то было исключительно трудно пробить новую официальную формулировку и затем сделать ее достоянием огромного Советского Союза. В каком-нибудь отдаленном районе страны Практически невозможно было услышать компетентное мнение по актуальному вопросу до тех пор, пока не поступил официальный, сформулированный в далеком центре комментарий.
Однозначная интерпретация какого-то события определяла мнение в целой стране. Примером этого может служить инцидент с корейским самолетом, который произошел недалеко от Сахалина в начале сентября 1983 года. Весь мир, естественно, был встревожен. Москва же твердила о явном случае военного шпионажа.
Однако вскоре можно было услышать о том, что Андропов, тогдашний Генеральный секретарь, не был согласен со сверхжесткой реакцией военных и соответствующим образом наказал их. Андропов давно уже был полон решимости осмотрительно проводить в жизнь далеко идущий план разрядки международной напряженности, и этот случай, вероятно, создал определенные сложности. Только этим можно объяснить, что внутри страны не были сделаны более серьезные оргвыводы.
В тот момент, когда разыгралась драма у Сахалина, я находился в Австралии и должен был выступать перед большой аудиторией в Мельбурне по проблемам отношений Восток - Запад. Дискуссия быстро перешла на этот инцидент, который во всем Тихоокеанском регионе вызвал большой переполох. В том, что был сбит корейский пассажирский самолет, многие готовы были видеть враждебную акцию со стороны Советского Союза, которая могла вовлечь этот район, чувствовавший себя до сих пор относительно надежно, в "холодную войну". Мне с трудом удалось успокоить возбужденную аудиторию, аргументируя примерно следующим образом: "У Советского Союза преувеличенное чувство военной угрозы. Несмотря на большие размеры страны, каждое нарушение границы, будь то в Европе или Азии, вызывает тревогу и влечет за собой превентивные меры. В данном случае, на мой взгляд, имела место акция агрессивной защиты, которая с учетом возбужденного общественного мнения в мире в ближайшее время, конечно, будет расценена Советским правительством как излишне крутая.
Я не считаю, что с этим можно связывать начало вражды в отношении вашего региона". Позднее оказалось, что мотивы действий советского руководства были мною определены точно.
Но вернемся к послу Семенову. У него было одно увлечение, которое не раз помогало нам при возникновении разногласий: когда мы заходили в тупик, что в те годы случалось довольно часто, мы начинали говорить о живописи. Он знал, что я многие годы собираю произведения русского дореволюционного искусства, сам он тоже был усердным коллекционером. Когда он, как я уже упоминал, посетил меня в Меербуше вместе с господином Алхимовым, между нами завязался разговор о русском авангарде, коллекцию картин которого я как раз подбирал. Лет десять назад, когда у меня в гостях находились советские партнеры из Банка, я встретил полное непонимание с их стороны относительно собранных у меня русских картин предреволюционного и послереволюционного времени. Один из моих гостей сказал своему сотруднику - меня, как хозяина дома, он, вероятно, не хотел обидеть, - что я мог бы позволить себе приобрести нечто более ценное.
О длинном, трудном пути этих художников к новому признанию со времени сталинского запрета в 1924 году я еще расскажу. Сейчас я хотел бы лишь упомянуть, что господин Семенов имел необыкновенно богатую и разнообразную для советского функционера коллекцию картин. Он представил ее на суд общественности, снабдив хорошо сделанным каталогом. Когда заходила речь о его собрании, он не упускал случая сказать, что это всего лишь часть его картин. В Москве у него их значительно больше. Исключения в марксистско-большевистской системе всегда были и есть. Но здесь экстравагантность проявлялась открыто. В ней было столько же шарма, сколько и чувства прекрасного.
Когда мы заходили в тупик, но не хотели ссориться, он брал меня за руку и вел по комнатам своей просторной резиденции. Почти всегда он показывал мне новую картину и объяснял ее содержание. Возникшее напряжение полностью снималось, и мы прощались вполне дружески.
Так случилось и в 1983 году, когда встал вопрос о довооружении Федеративной Республики американскими ракетами "Першинг-2". Господин Семенов неоднократно и недвусмысленно обращал мое внимание на то, что могут возникнуть значительные трудности в осуществлении двустороннего экономического сотрудничества, в том числе и тех проектов, к реализации которых я последовательно стремился, если Федеративная Республика будет придерживаться своего решения о размещении ракет. Незадолго до дебатов в бундестаге господин Семенов появился в моем дюссельдорфском офисе. Мы договорились, что будем обсуждать проблему интенсификации отношений между нашими странами в области культуры. А если конкретнее - то вопросы, связанные с обменом произведениями изобразительного искусства. До этого, однако, разговор не дошел. Господина Семенова, судя по всему, значительно больше интересовал вопрос о "Першингах-2". Когда я отказался признать справедливость его аргументации, он воскликнул в почти что комичном отчаянии: "Неужели Вы думаете, господин Кристианс, что Советский Союз хочет уничтожить Дюссельдорф ракетами СС-20?" Я возразил, что, по-моему, речь идет не об этом. Беспокоит нас совершенно другое, а именно: размещение в Советском Союзе новых ракет вопреки всем заверениям Брежнева федеральному канцлеру Шмидту, что создает новый фактор военной угрозы. Это угрожает Федеративной Республике и в политическом плане. Поэтому не стоило бы спрашивать о том, какой из немецких городов может быть стерт с лица Земли. В конце концов мы опять перевели разговор на искусство, и, как всегда, расстались примирительно.
16 Май 2012 17:34
Подписаться