НОВЫЙ ЧЕЛОВЕК – НОВЫЕ ВЕЯНИЯ
В марте 1985 года Михаил Горбачев сменил Черненко на посту Генерального секретаря ЦК КПСС. На середину апреля был назначен мой очередной визит в Москву. Незадолго до этого я получил сообщение, что новый Генеральный секретарь примет меня 18 апреля. Как выяснилось потом, это была одна из первых его бесед с иностранцем и, вероятно, первая беседа с представителем Запада в новом качестве.
Конечно, можно только гадать, почему для этой беседы он избрал именно меня - представителя крупного капиталистического банка. Ход встречи, которая продолжалась два часа, - дольше, чем было предусмотрено, - навел меня на мысль, что Горбачев стремился к неформальному разговору, без предварительной подготовки, к беседе, так сказать, в ее изначальном смысле. Я быстро смекнул, что застывшие формы общения, с их устоявшимся схематизмом и частыми нудными повторениями давно известных позиций, не по нутру новому хозяину Кремля. Я понял это уже в момент въезда через кремлевские ворота, когда сидевший рядом со мной Владимир Алхимов сказал, что он, собственно, не знает, о чем пойдет речь.
Тема беседы не была определена заранее. Горбачеву хотелось бы поговорить по общим проблемам, не ограничиваясь конкретными вопросами. Важно, добавил он, чтобы я отвечал на вопросы как на духу. Уже это вводное замечание, которое, конечно, отражало результат предварительной беседы моего заботливого сопровождающего, представителя Госбанка, с Горбачевым, было само по себе необычно. Во время всех встреч, которые до этого я имел с руководящими советскими функционерами, тема беседы определялась заранее. При этом не исключалось, что проблемы, которые меня особенно интересовали, если не вычеркивались, то обозначались как "нежелательные". Сейчас об этом не было и речи.
Нас провели в здание, в котором располагался кабинет Горбачева. Длинные, покрытые одинаковыми дорожками коридоры были мне давно уже знакомы. Порядки, существующие в различных учреждениях, везде похожи, даже в тех, куда можно войти лишь по специальному разрешению. Там же, между прочим, находится кабинет и скромная квартира Ленина, в которой ничего не тронуто. Сейчас там музей, куда можно войти только по особому разрешению. Когда Горбачев пригласил нас в свой кабинет, я почувствовал запах свежей краски. Ага, отметил я про себя, приемную нового Генерального секретаря подновили. Через окна, которые наполовину были прикрыты белыми накрахмаленными гардинами, я разглядел Мавзолей Ленина и Красную площадь. Михаил Горбачев ожидал меня в середине комнаты, рядом с ним стоял помощник. Во время приветствия Горбачев был совершенно раскован, открытость и располагающее дружелюбие запечатлелись на его лице. В разговоре я заметил, что давно знаю страну, так как во время войны был солдатом, и назвал несколько мест сражений, в которых принимал участие. Горбачев заговорил о великой танковой битве под Харьковом, в связи с чем я был вынужден его поправить и сказать, что великая танковая битва произошла под Курском, и я был там тоже. В то время я не очень удивлялся, если собеседники знали о деталях моей жизни, ведь как-никак уже более пятнадцати лет я вел в Москве переговоры по немаловажным вопросам и мог предположить, что меня хорошо изучили.
Последовавший за этим диалог был настолько необычным, настолько отличался от бесед, которые я имел до сих пор, что мне хотелось бы передать и его атмосферу. Горбачев ни на минуту не выпускал меня из поля зрения. Выражение его лица внушало симпатию и излучало магнетизм. В том, что он говорил, чувствовался большой ум в сочетании с подкупающим аналитизмом. Вопросы, которые он задавал, формулировались прямо, без каких бы то ни было общих фраз, и точно попадали в цель. Реплики были остры и заинтересованы. Беседе по конкретным вопросам Горбачев предпослал краткий историко-философский экскурс. Эра идеологической неприязни, заметил он, канула в Лету. "Мы ведь уже не живем в эпоху средневековых крестовых походов!" Оба народа, советский и немецкий, не порывали связи даже в тяжелые времена. Сейчас речь идет о том, чтобы улучшить экономические и политические отношения между обеими странами. Во избежание новых несчастий следует извлечь уроки из прошлого, которого забывать нельзя. В одобрительном тоне он отозвался о Вилли Брандте, который эти выводы сделал и воплотил в Московском и Варшавском договорах. Когда речь зашла о федеральном канцлере Коле, на лице его появилась озабоченность и он спросил, в каком направлении, собственно, движется Федеративная Республика. Я ответил: "Федеральное правительство, как и его предшественники, будет придерживаться духа и буквы договоров. Оно полностью осознает значение политических отношений с восточноевропейскими государствами". Горбачев упорствовал: "На территории Федеративной Республики размещены ракеты. В результате этого серьезно ухудшается обстановка. Европа должна освободиться от этого ядерного оружия. США хотят отвести удар от себя и переориентировать его на Европу. Даже в условиях мира США, судя по всему, хотят сохранить рычаг давления на Европу и Советский Союз. В чем же здесь заключается интерес европейских правительств? Взаимоотношения в области культуры и экономики могли бы значительно улучшиться. Европа, в конце концов, - колыбель цивилизации".
Я ответил: "Военные специалисты проинформировали нас о том, что вы, Советы, разместили более 420 ракет СС-20, на которых имеется более 1200 боеголовок. Часть этих ракет нацелена на Западную Европу и создает для нас непосредственную угрозу. У Федеративной Республики нет собственного атомного оружия. Это небольшая страна, расположенная в центре Европы. Люди в этой стране чувствуют нависшую над ними опасность и через сорок лет после окончания войны снова испытывают страх. Вы так же, как и я, знаете, что как у вас, так и у нас в войне пострадала каждая семья. Поэтому с обеих сторон существует заинтересованность в том, чтобы избежать новой войны".
Я понимал, что дискуссия о ракетах средней дальности в той ситуации мало что дала бы, поскольку существовавшие в апреле 1985 года противоречия казались еще непреодолимыми, и попытался перевести разговор на проблемы экономических отношений между обеими странами: "Я рассматриваю взаимодействие в экономической области как важный фактор предотвращения войны. Именно поэтому "Дойче банк" сознательно не пошел на разрыв отношений с нашими советскими партнерами даже в то время, когда официальная политика обеих стран в связи с известными событиями не вела диалога. Кстати говоря, Федеративная Республика является надежным партнером не только в области политики, но и экономики. Наша верность заключенным договорам известна во всем мире". Горбачев ухватился за эту нить: "Экономические отношения с Федеративной Республикой действительно могут быть расширены. Я считаю, что имевший место весной и зимой прошлого года спад в торговле может быть преодолен. Существует целый ряд новых проблем, в первую очередь необходимо ускорение научно-технического прогресса, а эта задача требует новых идей. Между прочим, Федеративная Республика не должна подсовывать нам в торговле "старый кафтан". А именно на это и направлены списки КОКОМ и политика протекционизма". Я возразил, что германская технология пользуется спросом во всем мире - она не дешева, но зато высшего качества. Продавая "старые шинели", Федеративная Республика не смогла бы сохранять позиции на мировом рынке". На это Горбачев ответил: "Я просто хотел сказать об этом на всякий случай". В ходе дальнейшей беседы мы пришли к единому мнению, что СССР, с его колоссальными запасами сырья, и Федеративная Республика Германия как страна высоких технологий являются идеальными партнерами в экономической области. Когда мы перешли к сравнению экономических потенциалов Федеративной Республики и Японии, мне стало ясно, насколько в тот момент над нами довлели проблемы военно-стратегического характера.
Горбачев: "Федеративная Республика Германия и Япония мало тратили на вооружение и поэтому имеют мощную экономику. Сейчас Федеративная Республика в рамках западноевропейского союза намерена приобрести все виды оружия, а это опасно. СССР внимательно следит за развитием событий". Я ответил со всей решимостью: "У нас никто не хочет поставить под угрозу дело мира". Горбачев: "Действительно ли немцам нужны новые уроки?"
Я подчеркнул еще раз: "У нас нет собственного ядерного оружия. Мы экспортируем небольшое количество оружия. Мы являемся так же членом НАТО, как ГДР - членом Варшавского Договора. Это позволяет нам чувствовать себя в безопасности и не должно вызывать подозрительность". В связи с этим Горбачев высказался уже в значительно более примирительном духе: "Я долго жил на Кавказе вместе с мусульманами. У них есть поговорка: "Лишняя молитва никогда не помешает". Потом Горбачев коснулся исторической близости культур обеих стран. При этом он выразил сожаление по поводу того, что знает Федеративную Республику всего лишь по одному визиту, который совершил по приглашению Коммунистической партии в 1975 году в связи с тридцатилетием окончания войны. И тут же рассказал об одном интересном эпизоде. Во время поездки машина сделала остановку у небольшой бензозаправочной станции. Все вышли на воздух, чтобы поговорить и размять ноги. Довольно пожилой владелец бензоколонки неожиданно спросил, не русские ли они, на что получил утвердительный ответ. Тогда этот человек стал серьезным и высказал упреки в адрес Советского Союза о якобы его расколе Германии. Много страданий перенесла и его семья. Горбачев спросил, нельзя ли пройти в стоявший рядом с бензоколонкой дом, чтобы поговорить пообстоятельнее и ответить на выдвинутые обвинения. Согласие хозяина было получено. Горбачев объяснил ему, что западные союзники объединили свои три зоны и превратили их в государство, противопоставленное советской зоне. Таким образом, упрек в расколе Германии по адресу Советского Союза неправомерен. Это напомнило мне одно замечание, которое Сталин якобы сделал на конференции в Ялте в марте 1945 года и которое по смыслу звучит примерно так (по крайней мере в такой интерпретации я его читал в историческом зале, где проходила Ялтинская конференция). Великий немецкий народ, сказал он, нельзя разделить надолго. Здесь, правда, следует заметить, что Сталин собирался сохранить Германию под коммунистическим господством.
Рассказанное Михаилом Горбачевым, видимо, произвело на него большое впечатление. Позднее Горбачев вспоминал об этой беседе еще раз, когда готовился к официальному визиту в Федеративную Республику Германию в июне 1989 года.
Наш обмен мнениями протекал, как уже говорилось, в очень откровенной атмосфере. В высказываниях Горбачева время от времени проскальзывали жесткие нотки в отношении США, хотя имя президента Рейгана не было произнесено ни разу. До этой беседы я не раз убеждался, что во всех регионах огромной страны и в средствах массовой информации противника не стеснялись называть по имени, как только речь заходила о США. К моменту моей беседы с Горбачевым Советский Союз, стремясь облегчить начало переговоров по проблемам разрядки напряженности, в качестве первого шага объявил об одностороннем прекращении подземных испытаний и призвал США поступить так же. Когда речь шла об этом моратории, мне пришлось выслушать целый набор высказываний, проникнутых предубеждениями и стойким недоверием в отношении американцев.
Я попытался возразить и заметил, что США и НАТО давно изучают поведение Советского Союза и стран Варшавского Договора в вопросах вооружений и у них есть все основания с осторожностью относиться к советским заявлениям. К настоящему времени у обеих сторон накопились горы недоверия, ликвидировать которые можно, проявляя упорство и бесконечное терпение. Мой опыт общения с этой страной свидетельствует о том, что первые предпосылки создания базы доверия можно заложить только путем личных встреч.
Далее я сказал дословно следующее: "Господин Горбачев, даже в вашей сугубо централистски управляемой стране (здесь у меня на языке вертелось слово "диктаторски", но я сдержался) Вы не можете приказать своим согражданам: "Доверяйте!" Еще в меньшей степени это можно сделать в такой демократической стране, как Америка!" При этом я показал на сидящего рядом с Горбачевым господина Алхимова и напомнил о том, с каким явным недоверием, почти что враждебностью я был впервые принят в Москве. Но за прошедшее время в результате многочисленных бесед и постоянных усилий по поддержанию взаимовыгодных контактов между нами установились отношения доверия и взаимопонимания, которые сегодня я считаю важным достижением. Мне показалось, что Горбачев призадумался.
Мне, между прочим, бросилось в глаза, что этот новый Генеральный секретарь умеет слушать. Задавая жесткие вопросы, он, тем не менее, прислушивался к тому, что говорит и другая сторона, а не только его советники. Эту его черту можно показать, в частности, на следующем примере: Горбачев заявил, что Федеративная Республика слишком сильно подчиняет свои интересы интересам США. Так, например, наши финансовые ресурсы, в том числе личные сбережения граждан, в большом объеме якобы переводятся в Соединенные Штаты для покрытия американского дефицита. И это-де приводит к тому, что у Федеративной Республики уже не хватает средств на собственные капиталовложения. Я ответил, что дело обстоит совсем не так. На основе собственных наблюдений я подтвердил, что многие граждане Федеративной Республики делают значительные вложения в финансирование американских долговых обязательств. Но тут следовало иметь в виду, что каждый гражданин Федеративной Республики самостоятельно распоряжается своими накоплениями, имеет возможность свободно обменивать их на иностранную валюту и переводить в любую страну. Если
сейчас многие немцы предпочитают вкладывать свои деньги в США, то это происходит совершенно добровольно и имеет две причины: во-первых, американский доллар пользуется большим спросом в качестве альтернативной валюты, а во-вторых, перспективы развития экономики США весьма благоприятны.
Мое пояснение явно произвело впечатление на Горбачева, но одновременно вызвало и раздражение, так как, очевидно, его информировали по-другому. Во всяком случае, во время нашего долгого разговора это был единственный случай, когда он нахмурил лоб и достал очки для того, чтобы заглянуть в лежащее перед ним досье, ряд строк в котором был подчеркнут красным карандашом. Мне стало ясно, что автору записки предстоит нагоняй, да и за дело, по совести говоря. Я даже догадывался, кто сформулировал высказанные Горбачевым оценки. По моим предположениям, в беседе должны были затрагиваться в первую очередь вопросы экономики, может быть, даже конкретные объекты, которыми я давно уже и небезуспешно занимался. Но получилось иначе. Для Михаила Горбачева, судя по всему, представляла интерес дискуссия по принципиальным вопросам. В один из моментов беседы я заметил, что в его стране имеет место довольно расточительное отношение к энергетическим и сырьевым ресурсам. Это, впрочем, относится и к использованию купленных за западную валюту дорогостоящих машин и оборудования. Тем самым я, кажется, задел его за живое. Наблюдения Горбачева, судя по всему, совпадали с моими, так как, вопреки опасениям, что моя резкая критика встретит отпор, я увидел его озабоченность тем же. В последующем в наших беседах он неоднократно возвращался к этой теме, когда говорил о проблемах планирования экономики и реализации поставленных целей. Похоже, он сознавал недостатки мышления категориями пятилетних планов и видел слабости в деятельности планирующих органов. Необходимо, говорил он, более эффективно использовать ресурсы. Период в пять лет слишком короток для долгосрочной структурной перестройки, для этого требуется по меньшей мере лет десять. И действительно, вскоре после вступления в свою высокую должность Михаил Горбачев выступил с резкой критикой имеющихся недостатков и не побоялся пойти на кадровые перестановки, стремясь добиться изменений в традиционной плановой системе. Мое общее впечатление от этой продолжительной беседы было таково: Горбачев - это человек, который, хорошо зная существующую в его стране систему, решился на ее глубокую реорганизацию. Если до сих пор в этой системе господствовала инертность как гарантия против нежелательных изменений, прежде всего изменений в сфере власти, то теперь с этим собирались покончить.
Подтверждение тому я получил позднее из компетентных источников, а именно от непосредственного окружения Генерального секретаря. Когда однажды я рассказал его советникам о моих весьма критических наблюдениях периода брежневских времен, они целиком и полностью признали мою правоту, оговорившись, что сами с 1970 года скрупулезно вели заметки о недостатках и ошибочных решениях, которые в 1983 году представили Андропову при его вступлении в должность.
16 Май 2012 17:31
Подписаться