СОВМЕСТНОЕ ПРОШЛОЕ
С момента первой поездки в Москву в декабре 1969 года меня никогда не оставляли воспоминания о военных годах, проведенных в России. Напротив, они начинали жить своей собственной странной жизнью. Более трех лет я участвовал в так называемой "русской кампании", был ранен и все это - двадцати лет от роду. Неимоверные физические и психологические нагрузки тех лет сказались на моем характере, хотя я этого и не осознавал. Позднее я некоторое время воевал в Нормандии, где нам противостоял противник, неизмеримо превосходивший в материальном отношении. Однако там не было угнетающего чувства борьбы идеологий, что являлось особенностью войны в России. Вероятно, именно поэтому едва ли кто из участников войны со спокойной душой посещает места былых боев. Я знаком со многими из тех, кто до сих пор не может заставить себя поехать в Советский Союз, хотя бы в качестве туриста.
В первые годы моих московских контактов тема "нападения Германии на Советский Союз" деликатно обходилась обеими сторонами. Обычная сдержанность была нарушена в 1972 году. Случилось это так. В это время обсуждался вопрос о строительстве фирмой "Крупп" металлургического комбината в районе Курска.
Как-то после долгого дня, полностью занятого переговорами, я ужинал вместе с одним высокопоставленным лицом, заместителем председателя Госплана СССР. Я убедился, что это учреждение играет важную роль в подготовке пятилетних планов и, соответственно, в переговорах по крупным проектам. На вопрос, где будет строиться этот крупный металлургический завод, мой собеседник ответил: под Курском (так оно и оказалось на самом деле). Когда я сказал, что хотел бы поточнее узнать месторасположение предприятия, он удивился моей настойчивости и дал более конкретную информацию. Выяснилось, что речь идет о местности, которую во время войны я прошел с боями дважды, так сказать, туда и обратно. Бои были настолько упорными, что населенные пункты неоднократно переходили из рук в руки. Это, сказал я, и было причиной моего любопытства.
Чувствовалось, что мой собеседник пришел в волнение. Потом, он погрузился в задумчивое молчание. Я решил, было, что неосторожно задел еще не зажившую рану. Вдруг он спросил, есть ли у меня сын. Его сыну было восемнадцать. Я ответил, что моему - семнадцать. Сделав короткую паузу, он начал рассказывать, что, будучи простым солдатом, воевал в то время как раз в этих местах. Потом он встал и с серьезным выражением лица поднял рюмку: "Давайте выпьем и пообещаем друг другу сделать все от нас зависящее, чтобы нашим сыновьям никогда не пришлось пережить то, что выпало на долю нашей юности". Должен признаться, что такой неожиданный тост произвел на меня сильное впечатление. Я почувствовал, что у меня прошла скованность в общении и я способен говорить на любые темы, даже об ужасах этой жестокой войны. Большинство из моих коллег по переговорам принадлежали к тому же поколению, что и я, и было более чем естественно делиться нашими воспоминаниями.
Многие годы спустя, весной 1985 года, я впервые встретился с только что избранным Генеральным секретарем Михаилом Горбачевым. Он также сразу же поинтересовался событиями военных лет, с которыми я был связан. Ясно одно: память о войне, Великой Отечественной войне, осела в сознании советских людей значительно глубже и прочнее, чем в сознании немцев. Воспоминания о ней поддерживаются в основном по двум причинам: во-первых, ссылка на огромные людские потери (по официальным данным - более двадцати миллионов человек), разрушенные города и промышленные объекты объясняла затянувшееся восстановление и плохое снабжение; во-вторых, воспитывалась бдительность по отношению к "стремившемуся к войне и территориальным захватам Западу" (таково было официальное клише). Эта аргументация оправдывала производство и накопление дорогостоящего вооружения. Насколько серьезно население относилось к якобы существующей угрозе войны, я понял, став свидетелем следующего эпизода, который остался в моей памяти. Советское телевидение начало трансляцию многосерийной передачи о возможной атомной войне. В ней рассказывалось о том, что надо практически делать в случае объявления атомной тревоги. С экрана советовали прихватить определенные защитные средства, направиться к ближайшей станции метро и укрыться там (в Москве они особо глубоки и вместительны). Фильм был сделан так реалистично, что часть людей приняла его за правду и началась некоторая паника. После шумной дискуссии демонстрацию фильма прекратили.
"Сталинград" известен людям всех поколений в нашей стране и далеко за ее пределами, практически во всем мире. События, развернувшиеся на подступах к нему, считаются поворотной вехой в войне, когда фортуна повернулась спиной к немецкому оружию. Город, у стен которого решались судьбы многих русских и немцев, уже давно переименован. Его назвали именем реки, на берегах которой он расположен. Но прежнее его название, которым французы, например, нарекли бульвар на севере своей столицы, до сих пор является символом начала освобождения стран, находившихся в свое время под оккупацией.
В 1986 году в качестве руководителя смешанной банковской комиссии, принимавшей участие в ежегодной сессии, я находился в городе-герое Волгограде. Сегодня это крупный промышленный центр с длинными, прямыми проспектами и обилием зеленых насаждений. На каждом шагу здесь натыкаешься на места, где осенью и зимой 1942/43 года проходили ожесточеннейшие бои. Нашу делегацию торжественно приветствовали председатель районного совета и отцы города. В качестве памятного подарка мне преподнесли миниатюру "Родина-мать" - копию той самой статуи женщины с поднятым мечом, что стоит на вершине Мамаева кургана, расположенного на севере города, возвышаясь над степными просторами нижнего течения Волги. В годы войны за обладание им велись кровопролитные бои. Затем нам сообщили, что советская делегация направится к памятнику героям Советской Армии для возложения венка. При этом я узнал о существовании правительственного постановления, в соответствии с которым члены правительства при посещении города, носящего звание "город-герой", должны совершать эту торжественную церемонию. Главой советской делегации был член правительства. Я попросил сообщить, что немецкая делегация будет во время этого акта сопровождать советскую, соблюдая, естественно, соответствующую дистанцию. Я просил с пониманием отнестись к тому, что мы в этом случае отдадим дань памяти и немецким солдатам, погибшим под Сталинградом. Советские партнеры сначала несколько удивились. Сопровождавший нас сотрудник немецкого посольства в Москве шепнул мне, что такого рода дерзкие просьбы до сих пор не высказывались. Министерство иностранных дел в Бонне также ничего такого не согласовывало с советской стороной. Я ответил, что я не чиновник, а руководитель немецкой банковской делегации и как участник войны считаю такие действия вполне уместными. Моим советским партнерам я сказал примерно то же, добавив, что все мы вместе, немцы и русские, уже так много имели переговоров. Каждое утро советская сторона напоминала нам о том, насколько важна наша работа в плане установления лучших отношений между народами и обеспечения мира. И этот город, Сталинград, как никакой другой является символом страданий, которые русские и немцы причинили друг другу. Именно на этом месте нужны жесты примирения. Поэтому я и позволил себе сделать такое предложение.
После некоторого раздумья и консультаций советские представители с пониманием отнеслись к моему желанию. Так состоялось торжественное возложение венков с нашим участием. Находившиеся у памятника люди обратили внимание на церемонию и внимательно следили за происходящим. Памятник героям стоит в маленьком парке, недалеко от того места, где в свое время в развалинах магазина находился последний командный пункт генерал-фельдмаршала Паулюса, командовавшего окруженной шестой армией. В конце января 1943 года Гитлер произвел Паулюса в маршалы, чтобы поукрепить его боевой дух. Мое внимание обратили на название улицы, на которой находился магазин: "Улица Мира". Так она была названа не сегодня, а еще в 1944 году, то есть когда шла война. По окончании церемонии возложения венков у Памятника героям мы направились к Мамаеву кургану. Медленно и торжественно все вместе мы поднимались шаг за шагом по земле, которая бережно укрывала останки солдат, воевавших с обеих сторон. Вершину холма венчает ротонда. На ее стенах золотыми буквами высечены имена тысяч павших советских воинов. В центре вверх вздымается гигантская рука, сжимающая факел с вечным огнем. В сопровождении сдержанно звучащей музыки по спиральной лестнице бесконечной чередой идут люди. Их лица взволнованны, торжественны. В то время, когда по лестнице шли мы, играли "Грезы" Шумана. Нам сказали, что эта музыка была задумана как символ примирения.
В Сталинграде есть музей войны. В его обширных, частично расположенных под землей помещениях собраны экспонаты, практически до деталей воспроизводящие ход боев; имеется вооружение и снаряжение обеих армий. Пояснения экскурсоводов не содержат даже намека на полемику. Советские посетители, да и немецкие тоже, говорили они, должны рассматривать Волгоград как напоминание о том, что порой слишком быстро забывается.
Еще один эпизод заставил меня снова вспомнить о последних страшных днях войны. В феврале 1987 года Генеральный секретарь Михаил Горбачев организовал международный форум "За безъядерный мир, за выживание человечества", на котором я остановлюсь ниже. Во время его работы руководитель советской банковской службы Герой Советского Союза господин Алхимов поинтересовался, не могу ли я достать ему старое описание Кенигсберга, нынешнего Калининграда. Я, естественно, спросил, почему он интересуется именно этим городом. Оказалось, что весной 1945 года он там воевал и принимал участие в операции по захвату города. Теперь настала моя очередь удивляться, так как зимой и весной того же года я воевал там же. В середине апреля 1945 года закончились кровопролитные бои за этот измученный город. За ходом боевых действий я наблюдал с друго-го берега реки Прегель, из расположения моей части. До местности, находившейся за Кенигсбергом, "очередь дошла" тогда несколько позже. Ну, а теперь бывший советский офицер, кавалер высоких наград, сидел рядом с бывшим немецким офицером. В 1987 году у нас за плечами было более десяти лет сотрудничества. За это время мы научились уважать и ценить друг друга. И вот теперь наше страшное прошлое в одно мгновение вторглось в настоящее.
Странно все это было. С человеческой точки зрения война в России - я только так могу сформулировать свои мысли - имела для нас, немцев, две стороны. В лице Алхимова рядом со мной был представитель Советской Армии, с которой мы в то время, как я уже говорил, воевали насмерть, пребывая в идеологическом угаре. Да и наш противник не спускал нам ничего. Но, находясь в этой стране непрошеными гостями, мы, естественно, соприкасались и с ее обитателями, жителями деревень, хаты и другое имущество которых мы захватили. Об этом можно много рассказывать, но в своих воспоминаниях я хотел бы ограничиться одним фактом, который до сих пор жив в моей памяти. Раннюю и необычно суровую зиму 1941/42 года часто считают главной причиной того, что немецкое наступление на Москву захлебнулось. Зима действительно преподносила сюрпризы, к которым мы совершенно не были подготовлены. Минусовая температура до тридцати и более градусов, леденящие восточные ветры на этой плоской, покрытой глубоким снегом равнине заставляли думать о простом выживании, а не о выполнении далеко идущих оперативных планов. Свойственное человеку стремление выжить во что бы то ни стало вылилось в одно - в желание отогреться. Добраться до тепла, заползти в убогие, но
теплые крестьянские жилища - это было мечтой всех немецких солдат. Хаты, построенные, как правило, из глины, подготавливались к зиме заранее, еще с осени. Ставились двойные, если не тройные рамы, чтобы ветер не выдувал тепло. Пазы заклеивались полосками газет. Дрова и кизяки лежали под печкой. Семья в полном составе, включая бабушку и грудного ребенка, удобно располагалась около печки или на ней. Тут же крутилась мелкая живность - куры или поросята. Эта печка, выбеленная известью, занимала большую часть площади в избе. Мы, как могли, приспосабливались. В таких условиях неизбежно завязывались человеческие контакты, приходилось также делиться всем необходимым. Часто мы отдавали часть продуктов, которыми нас, кстати, снабжали не всегда регулярно. Женщины стирали наше белье и помогали нам бороться с вшами, этими переносчиками сыпного тифа. У жителей деревень против них было исключительно действенное оружие - огромные утюги, которые наполнялись горящими углями из русской печки.
Снова и снова по сигналу тревоги мы были вынуждены выбегать на мороз, чтобы отражать атаки русских. В эту зиму против нас действовали исключительно хорошо обученные сибиряки. Одетые в маскхалаты, они совершенно бесшумно подбирались к нам на лыжах. Отбив атаку, мы быстренько уползали в тепло жилищ наших "квартирмейстеров". Тогда-то мне и стала понятна вся бессмысленность этой войны. Мы познали заботливость русской матушки, но были вынуждены покидать натопленную ею печь для того, чтобы стрелять в ее соотечественников, может быть, ее сыновей. Эта ситуация не давала мне, девятнадцатилетнему лейтенанту, покоя. До сих пор я сохранил чувство глубокого уважения к простым, набожным русским крестьянкам.
16 Май 2012 17:33
Подписаться