“КРЕДИТНОЕ ОРУЖИЕ” И ЕГО ДЕЙСТВИЕ
О платежеспособности Советского Союза много говорилось и писалось. Поэтому здесь я буду краток. Советский Союз - трудный партнер для переговоров. Однако, если после действительно непростых переговоров удается достичь договоренности об условиях и критериях исполнения соглашения, то, как показывает опыт, можно исходить из того, что Советский Союз будет его в точности выполнять. Точность с точки зрения финансиста означает, что обязательства по кредиту - выплата процентов и суммы кредита - воспринимаются всерьез. Советский Союз относится к ним не только очень ответственно, но и до педантичности точно, считая, что с этим связана его политическая репутация. По размерам внешней задолженности в сравнении с другими государствами Советский Союз, учитывая его потенциал, пока выглядит неплохо, несмотря на то что Горбачев после продолжительных колебаний осенью 1988 года дал добро на получение в поразительно крупных размерах валютных кредитов для осуществления импорта. Но этого мы коснемся ниже. В конце 1981 года Советский Союз был сильно встревожен задолженностью Польши западному миру, объем которой - примерно 28 млрд. американских долларов - ошеломил и западных кредиторов.
В этой связи я был вынужден выслушать в Москве горькие упреки: правительство в Бонне, да и банки предоставляют Польше слишком широкие возможности для получения кредитов, проявляя непостижимую щедрость. Нам напоминали, насколько критично немецкие банки перепроверяют предоставляемые кредиты, тщательно анализируют при этом платежеспособность потенциального должника. Так как Польша, говорили нам, вроде бы давно известна на Западе как сомнительный клиент, объяснение этому может быть только одно: кредиты преследуют другую цель. Видимо, Федеративная Республика и Запад в целом стремятся вырвать Польшу из СЭВ и Варшавского Договора - таков был лейтмотив упреков.
Выслушивая все это как бы за всех кредиторов, я чувствовал себя не совсем уютно. Действительно, я знал, что тогдашнее федеральное правительство во главе с Гельмутом Шмидтом настоятельно просило банки Федеративной Республики предоставить Польше дополнительные кредиты на определенную сумму. В семидесятые годы предоставлялись кредиты и покрупнее, в том числе под польские поставки меди. Медь, наряду с углем, являлась главной статьей экспорта Польши, а ее месторождение было единственным такого рода в Европе. В 1980 году Гельмут Шмидт планировал нанести визит своему другу Тереку, Генеральному секретарю Польской объединенной рабочей партии, у которого были тесные отношения с другом Шмидта - Жискаром д'Эстеном, тогдашним президентом Французской Республики. Федеральный министр хозяйства в кабинете Шмидта граф Ламбсдорф настаивал на том, чтобы я в качестве президента банковского союза дал наконец согласие на предоставление этого дополнительного кредита, который якобы отвечал интересам федерального правительства и Советского Союза. В моей профессиональной жизни, насколько я могу вспомнить, это был единственный случай, когда правительство проявляло такую настойчивость в отношении банков.
По сравнению с выросшей к тому времени до гигантских размеров общей задолженностью Польши эти суммы были относительно невелики, и, естественно, мотивы их предоставления не совпадали с предположениями Советов. В этом я решительно заверил своих собеседников в ответ на их горькие упреки, подчеркнув, что политическая цель - вырвать Польшу из круга союзников Советского Союза - полностью высосана из пальца. Скорее следует говорить о том, что у кредиторов в Федеративной Республике и у Советского Союза имеется общий интерес: восстановить платежеспособность Польши путем оказания содействия ее экспортной промышленности. Федеративная Республика рассматривает Польшу в качестве важного торгового партнера. В конце концов после нескольких часов довольно жесткой дискуссии мы договорились о том, что каждая сторона в меру своих сил и воздерживаясь от взаимных упреков будет стараться с конструктивных позиций подходить к проблеме польской задолженности. Тем не менее следы недоверия остались - недоверия, которое непосредственным образом вытекает из ощущения Советским Союзом чувства угрозы извне, которое не поддается никакому рациональному объяснению. Польша является для Советского Союза важным со стратегической точки зрения элементом безопасности. После этого советские представители прибегли к другому аргументу: "Если мы снимаем этот упрек в отношении Федеративной Республики и ее банков, предоставивших кредит, то мы, тем не менее, вынуждены сохранить его в отношении американской стороны". В связи с политической ситуацией в Польше в 1981 году Москва проявляла заметную нервозность. Интересовались моим мнением, спрашивали совета. Я рекомендовал разрешить Польше, которая все же была страной - учредительницей Международного валютного фонда, вернуться в МВФ. Как полноправному члену Польше помогали бы словом и делом; а при принятии определенных обязательств -и в форме кредитов. То, что Польше придется соблюдать определенные условия, вероятно, не так уж плохо и для советского руководства, так как Международный валютный фонд имеет соответствующую репутацию на мировой арене и придерживается нейтралитета, что должно произвести соответствующее впечатление на правительство в Варшаве. Эти доводы заставили собеседников задуматься. Их поведение выдавало внутреннюю борьбу и сомнения в моих рекомендациях. На следующий день мне заявили: это невозможно, так как в Международном валютном фонде доминируют Соединенные Штаты и, следовательно, Польше не разрешат вернуться в МВФ в качестве полноправного члена.
Для меня этот случай стал еще одним примером скрытого недоверия Советов к Западу. Оно проявлялось всегда, когда Запад, исходя из предвзятых, стереотипных мнений о Советском Союзе, своими действиями, казалось, провоцировал такое к себе отношение. Мне доводилось неоднократно наблюдать эту досадную взаимосвязь. Стоило больших трудов и многих лет переговоров, а также совместной работы по реализации важных проектов, чтобы другая сто-рона начала к тебе прислушиваться, чтобы постепенно, шаг за шагом, слушая друг друга, избавляться от недоразумений и подозрений.
Примерно в то же время у меня состоялся разговор о Польше с председателем Госбанка. Я исключительно высоко ценил господина Алхимова, который в течение десяти лет являлся моим партнером на переговорах с центральным банком СССР. Это был чуткий и умный человек, неизменно производивший на меня большое впечатление своим благородством. Со временем я узнал, что во время войны Алхимов был удостоен звания Героя Советского Союза. Однажды он пригласил меня на спектакль в Большой театр. После этого у нас состоялся очень доверительный разговор, в котором тоже прозвучала озабоченность развитием событий в Польше. Круг высоких функционеров, которые в нашем понимании компетентно и с чувством ответственности что-то могли сказать о кредитных проблемах Польши, был крайне узок. Почти не было достаточно опытных специалистов, чтобы определить направления решения этой проблемы в общем международном контексте.
Господин Алхимов рассказал, какое большое беспокойство и у советского народа вызывает поведение поляков. "Наши люди, которые изо дня в день напряженно трудятся, не понимают, почему в Польше непрерывно митингуют", - говорил он. И не только в выходные дни, как у вас в Федеративной Республике, но и в будни. Этого наши люди никак не понимают". Здесь следует заметить, что опасения Москвы за судьбу Польши как защитного вала зашли столь далеко, что ей была предоставлена миллиардная беспроцентная ссуда в долларах для оживления экономики. Западные страны-кредиторы, прежде всего правительства и банковские круги, также с озабоченностью следили за положением в Польше. Ситуация 1981 года в Польше явилась, в сущности, началом
кризиса международной задолженности, масштабы которого в то время недооценивали.
Весной 1982 года в Федеративную Республику с визитом прибыл вновь назначенный министр обороны Соединенных Штатов Каспар Уайнбергер. Тогда он заявил, что в отношении восточного блока и Москвы ситуация благоприятна, как никогда. Так как Польша является членом советского блока, следовало потребовать обратно всю сумму кредита, используя аналогию с так называемой статьей "кросс дифолт клауз".
Мысли американцев однозначно шли в этом направлении. Уайнбергер заявил о появлении на Западе нового оружия против Советского Союза. "Нам не взять их ни военными, а может быть, и политическими средствами. Но теперь у нас есть кредитное оружие, и мы должны им воспользоваться".
Федеративная Республика, в частности расположенная в Западном Берлине Федеральная инспекция кредитного дела, также порой рассматривала задолженность стран СЭВ как общую задолженность, поэтому неплатежеспособность одного из этих государств в результате применения "кросс дифолт клауз" автоматически ставила бы все страны восточного блока перед необходимостью оплатить международные кредиты, вследствие чего вся зона СЭВ стала бы неплатежеспособной. Но до этого дело не дошло. Тем не менее случившееся показывает, насколько напряженными и враждебными были отношения между великими державами и вообще между Востоком и Западом. Мне довольно долго приходилось с этим сталкиваться. Началось президентство Рональда Рейгана. Как и всегда, когда на Западе к власти приходит новое правительство, в Москве развернулась бурная аналитическая деятельность с целью выработки оценки новой администрации США. Подобное происходит и при смене канцлеров в Федеративной Республике. Но особо пристальное внимание отводится важнейшей стране за пределами социалистического мира - Соединенным Штатам Америки. В качестве аргументов, характеризующих Рональда Рейгана, были следующие: жаждущий войны президент, который, размахивая саблей, вооружает Запад с целью создания угрозы миролюбивому Советскому Союзу. Во время посещения Компрессорного завода в Ленинграде - это было в период трудных, критиковавшихся со стороны США переговоров по Ямальскому трубопроводу - в одном из цехов я увидел большой плакат, на котором было написано: "Наш ответ - это наша работа, господин президент!" Правительство США запретило тогда поставки важных комплектующих узлов для производства высокоэффективных компрессорных станций. С чувством разочарования и горечи мне говорили: "Мы надеялись на рациональное международное разделение труда, в котором нам теперь отказывают. Поэтому мы будем делать наши собственные компрессоры". Так оно и вышло, хотя советские компрессоры уступали американским в мощности.
Итак, ситуация в Польше и связанные с ней практические действия Запада вызвали в СССР негативную, реакцию, которая длилась в течение многих лет. Возможно, осадок от этого остался до сих пор. Для меня это явилось еще одним подтверждением непреходящего чувства внешней угрозы, присущего Советскому Союзу, которое обусловлено не только исторически, но и питается текущими событиями.
Кроме того, Советский Союз очень болезненно относится к своей репутации в капиталистическом мире. Расскажу об одном характерном случае. В 1975 году на международных финансовых рынках и рынках капиталов заметно возрос интерес к определению критериев платежеспособности стран-должников. В то время как западные государства по-прежнему публиковали данные о важнейших показателях своего экономического развития, СССР, то ли из чувства подозрительности, то ли в силу отрицательного отношения к этим рынкам, а может быть, поддавшись великодержавному самомнению, уклонялся от огласки каких-либо ключевых данных. Не удивительно поэтому, что международная пресса выступила с предположениями о том, что с платежеспособностью Советского Союза не все в порядке: если кто-то о чем-то умалчивает, значит, как правило, ему есть что скрывать. Критически оценивающие кредитоспособность Советского Союза публикации появились в серьезных газетах под крупными заголовками. Заместитель Председателя Совета Министров, затем Предсовмина Тихонов, отвечавший в то время за составление нового пятилетнего плана, пригласил меня в Кремль и заявил, что такого рода лживые и оскорбительные заявления по поводу Советского Союза являются результатом и нашего поведения (имелись в виду Федеративная Республика и "Дойче банк"), да и моего личного тоже.
Здесь я должен сказать несколько слов о господине Тихонове. Он был родом с Украины, являлся доверенным лицом Леонида Брежнева и отличался весьма суровым нравом. Сухопарый, он, как правило, всегда был неприветлив и производил на меня впечатление настоятеля монастыря, готового покарать за любую ошибку в своей епархии.
В ходе нашей беседы я всячески старался отвести упреки господина Тихонова. На конкретный вопрос моего визави о том, что я думаю по поводу кредитных позиций Советского Союза на международной арене, мне пришлось признать, что они на Западе недооцениваются. Однако в этом повинен лишь сам Советский Союз, так как его поведение не соответствует тем действиям, которые предпринял бы на международном кредитном рынке заинтересованный должник. В конце концов, этот рынок, где Федеративная Республика не имеет никакого влияния, живет по своим законам и вырабатывает собственные критерии, дающие возможность сопоставить платежеспособность стран-должников. Для правильной ее оценки необходимы знание важнейших показателей состояния народного хозяйства, а также данные о движении капиталов, о деятельности центральных банковских учреждений, валютных резервах и торговом балансе. Этих сведений Советский Союз не предоставляет. По моему личному мнению, с учетом всех этих критериев положение Советского Союза можно оценить как вполне позитивное. Но так как данные не публикуются, не стоит удивляться тому, что на международном рынке доминируют критические оценки. Я напомнил господину Тихонову еще и о том, что Советский Союз вместе с Южной Африкой является крупнейшим золотодобытчиком. Это обстоятельство представляет собой особый критерий кредитоспособности. СССР располагает не только значительными золотыми запасами, которые он физически может использовать, но и разведанными и пока не введенными в эксплуатацию месторождениями, что позволит ему в обозримом будущем увеличить эти резервы.
Господин Тихонов внимательно выслушал мои доводы. Однако выражение его лица не стало доброжелательнее. Чтобы избавить разговор от столь тяготившей меня серьезности, я попытался взять инициативу на себя и самым приветливым образом сказал: "Господин заместитель премьер-министра, так как советские данные о величине золотого запаса отсутствуют, Запад вынужден сам оценивать его". Я назвал сумму и добавил, что она примерно одинаково указывается как ЦРУ США, так и другими западными странами. "Если из суммы ваших золотых запасов я вычту известную нам сумму долга СССР Соединенным Штатам за поставки зерна, останется итог, который без всяких сложностей покроет внешнюю валютную задолженность вашей страны". Тихонов бросил на меня пронизывающий, но с налетом недоверия взгляд. И я почувствовал себя учеником, который попался на ошибке при решении арифметической задачи. Неожиданно, к моему удивлению, он сказал: "Господин Кристианс, это действительно очень интересно. Пожалуйста, информируйте меня дальше".
Теперь поражен был я. Подумать только: эта важная персона, отвечающая за составление пятилетнего плана, не знает величину золотого запаса своей страны? Позднее я поделился своим наблюдением с вице-президентом Федерального банка господином Эмингером - признанным международным авторитетом в вопросах золота и валюты. Он сказал, что и сам примерно в том же плане разговаривал об этой проблеме с советскими представителями, в том числе и с господином Тихоновым, и у него тоже сложилось впечатление, что тот действительно не в курсе дела. Но я и сегодня не могу в это поверить. Может быть, он пытался меня мистифицировать?
Но мне хочется еще сказать кое-что о Тихонове, этом натянутом господине, которого я, несмотря на наши многочисленные встречи, видел улыбающимся только один раз. Случилось это в день его 75-летия. С этой датой случайно совпала его поездка в Федеративную Республику Германию. Мы собрались небольшой компанией в резиденции советского посла - в то время им был господин В. С. Семенов. Шел 1981 год, мы уже вели переговоры по большому кредиту для строительства Ямальского трубопровода. Улыбка, которая скользнула по лицу Тихонова во время моих поздравлений, быстро погасла. Он решительным образом дал мне понять, что требования по процентам на кредит, которые я назвал, совершенно неприемлемы. Здесь, сказал Тихонов, речь идет о стремлении получить прибыль на капитал, и он просит меня умерить свои требования. Я считал, что повод, по которому мы собрались, был неподходящим, и постарался придать своему лицу невозмутимое выражение: ведь я уже кое-чему научился за время переговоров с советскими партнерами.
16 Май 2012 17:37
Подписаться