НЕМНОГО О СТРАНЕ И ЛЮДЯХ

В первое пребывание в Москве зимой 1969/70 года мне бросилось в глаза, насколько внешний вид советской столицы отличается от других столиц. В то время на улицах Москвы практически не видно было личных автомобилей. В многочисленных черных гослимузинах сидели исключительно функционеры. Стандартным типом автомобиля был "Москвич", более зажиточные ездили на "Волге", а высшие слои номенклатуры имели в своем распоряжении шести - восьмиместные "Чайки". Эта машина была создана по образцу больших американских лимузинов пятидесятых годов и в изобилии украшена хромированными деталями. По утрам часто можно было наблюдать, как они важно въезжали в Кремлевские ворота. Позднее появился другой вариант, скопированный с американского "Линкольна".
Со временем я получил статус государственного гостя, к которому прикреплялась такая "Чайка", иногда с синей мигалкой и машиной сопровождения. Эта льгота сохранялась даже во время моих поездок в отдаленные республики, такие как Армения, Грузия, Азербайджан или Узбекистан. Как ни удобны были поездки в таких автомобилях в столице или провинции, обстоятельства, которые им сопутствовали, действовали на иностранного гостя неприятно, даже мучительно. Как только появлялась "Чайка", прохожие тотчас уступали ей дорогу.


При езде по загородным шоссейным дорогам эскорт с голубыми мигалками заботился о том, чтобы встречные грузовики, личные автомобили или телеги на конной тяге тотчас же принимали вправо и стояли до тех пор, пока колонна не проедет мимо. Замешкавшихся в грубой форме призывали к порядку или брали на заметку. Чтобы хоть как-то сгладить неприятные ощущения от таких привилегий, я пытался придать своему лицу подчеркнуто дружелюбное выражение или помахивал рукой пешеходам, которые с почтением замирали, пока мы не проедем мимо. Вскоре, однако, я заметил, что мои жесты не находят понимания. В течение десятилетий, со времен царизма и революции, льготы в этой стране воспринимались безропотно, как само собой разумеющееся. Водители этих черных дорожных "монстров" для привилегированных, как правило, бесцеремонно пользуются своими исключительными правами. В результате уличное движение, которое и без того стало довольно плотным, представляет все большую опасность для его участников. У москвичей в ходу поговорка: тот, кто переходит улицу на зеленый свет, рискует попасть под машину, на зебре же у него есть на это право.
Здесь я позволю себе небольшое отступление: обслуживание во время моих многочисленных поездок в Москву, а также по стране всегда было образцовым. Особенно наши партнеры старались тогда, когда я приезжал со своей семьей. Не только моя жена, но и сын с дочерью время от времени испытывали желание лично познакомиться с тем, что делает глава семьи в ходе своих многочисленных поездок в загадочную страну, которые часто становились объектом негативных, сопровождавшихся упреками комментариев. С этой точки зрения их присутствие было не только проявлением любопытства, но и в определенной степени солидарности, так как порой складывались непростые ситуации. Радость поездок, правда, нередко омрачалась при виде того, как бесцеремонно, а иногда и просто грубо обращались с людьми, не обладавшими привилегиями.
Были времена, когда моя семья прямо-таки настаивала на том, чтобы я как можно чаще ездил в Советский Союз: это был 1977 год - год разгула терроризма в отношении ведущих общественных деятелей Федеративной Республики. Я тоже жил с ощущением опасности и был обязан выполнять рекомендации федерального ведомства по борьбе с преступностью, а это означало, что только за границей я мог передвигаться относительно свободно. У иностранных партнеров и гостей охрана, которая стояла у дверей моего офиса, вызывала удивление. Заместитель министра внешней торговли СССР Виктор Иванов с нескрываемым удивлением и даже некоторым цинизмом сказал, что если без охраны здесь не обойтись, то мне, вероятно, лучше переехать к нему в Москву, так как во время моих многочисленных визитов в Советский Союз я, конечно, убедился в том, насколько там безопасно. Если смотреть на вещи объективно, то так оно и было. Но какой ценой достигалась эта безопасность! Вездесущее полицейское государство в зародыше уничтожало любой намек на преступление или терроризм.
Но давайте вернемся снова к москвичам. Москва была и по-прежнему остается городом пешеходов. Число личных автомобилей, правда, заметно увеличилось. Лицо Москвы определяют массы пешеходов на непривычно широких, по нашим понятиям, тротуарах. Большинство этих спешащих, тяжело нагруженных сумками и другой поклажей человеческих фигур направляется к станциям метро, как и двадцать лет назад. Только в то время, зимой, картина показалась мне совершенно безотрадной: на фоне грязного серо-белого ландшафта большого города тысячи призрачных существ шагали почти нога в ногу, угрюмо, в темной одежде, словно участники похоронной процессии. Буквально в последние два десятилетия здесь многое изменялось и наступило некоторое просветление.
Как-то врезалась в память шляпная мастерская на улице Горького. На фоне мрачного однообразия того времени ее ярче других освещенная витрина походила на светлячок. Дамские шляпки выглядели даже как-то нереально. Тщательно размещенные - одна выше, другая ниже, они выдавали трогательную попытку произвести впечатление, привлечь к себе внимание прохожих, равнодушно идущих мимо.
Когда-то однообразно скучная монотонность в одежде, даже у молодежи большого города, постепенно отходит в прошлое. Мне было известно, что русские женщины охотно и хорошо шьют. Когда в начале семидесятых годов мы заняли наше первое представительство в гостинице "Метрополь", нам очень помогала в работе энергичная, говорившая по-русски секретарша из нашего банка. Нам разрешили взять ее с собой на ограниченное время. Получить такое разрешение в то время было исключительно трудно. Наша "представительская" дама была не только старательна, но и привлекательна внешне. Чаще всего она была одета в эффектный костюм из джинсовой ткани. Джинсовые брюки в то время были последним криком моды, а о дамском костюме и говорить нечего. Русские девочки, приметившие нашу даму, тотчас зафиксировали на бумаге силуэт приглянувшегося им костюма, для того чтобы сшить себе нечто подобное.
Первые туристы, появившиеся в Москве в семидесятые годы, жили в гостиницах "Интурист" или "Россия". Последняя могла принять одновременно 4000 гостей. Долгое время это была крупнейшая гостиница советской столицы. Для московских девушек, очень интересовавшихся западной модой, "Россия" была еще и своеобразным демонстрационным залом, возбуждавшим у них страстное желание лучше одеваться. Постепенно уличный ландшафт, несмотря на предпринимавшиеся в то время строгие меры по изоляции от заграницы, все больше принимал западные черты, радуя глаз. Получил известность журнал "Бурда", где работают отличные модельеры. По их выкройкам здесь стали шить модные вещи. Если раньше в качестве дружеского подарка нашим заботливым помощницам я привозил в своих чемоданах колготки, то теперь я вожу в них пользующиеся всеобщей популярностью выкройки "Бурды".
С середины семидесятых годов начала изменяться не только одежда, но и поведение людей, прежде всего молодежи. Она становилась более уверенной в себе и более раскованной. Девушки вдруг начали носить официально осуждаемые и давно вышедшие на Западе из моды мини-юбки. Почти как сенсацию я воспринял начавшееся увлечение макияжем. Появились тени на глазах, а губная помада стала применяться чаще и смелее. Три наши русские секретарши, красивые, проверенные и регулярно проверяемые КГБ, зарекомендовали себя в этом отношении настоящими авангардистками.
Хотел бы коротко рассказать об одном наблюдении, сделанном мною в период первых поездок в эту закрытую империю и дающем повод скорее для усмешки, чем для серьезных размышлений. В начале 70-х годов, когда пребывание в Москве никак не было связано с приятным досугом, мы же, зарубежные гости, жадно изучали особенности советской системы и русского образа жизни, один бывалый зарубежный гость в отеле "Националь" посоветовал мне задержаться вечером в валютном баре позднее, чем я это обычно делал. Незадолго до полуночи в баре, битком набитом мужчинами, появились молодые, красивые девушки. Все они были сильно накрашены и очень броско одеты, что тогда было очень непривычно. В этот период почти полной изоляции от Запада нам давали понять, что в стране царит чистота нравов. И вдруг эти яркие девушки, которые, не стыдясь привлекали внимание к себе. Я видел сквозь клубы табачного дыма, как они, найдя спутника, стали исчезать одна за другой. Я, правда, никак не мог понять, куда они направлялись. Пройти в свой номер можно было лишь после строгого контроля дежурной по этажу. В то время почти не было такси, чтобы куда-нибудь поехать. Частные квартиры, об этом мы знали, были просто убоги. Оставалось предположить другое. На следующий день я поделился своим наблюдением с моими советскими партнерами по переговорам. Порочные западные нравы, судя по всему, проникли и в пуританскую советскую систему, сказал я. И сразу почувствовал смущение своих коллег.
Рассказывая о России, нельзя не упомянуть и о глубокой ее религиозности, которая оказала определяющее влияние на формирование национального характера. Известное Марксово изречение о том, что религия является опиумом для народа, кратко выражает суть главного принципа атеистического государства. Будучи участником войны в России, я все время искал следы этого агрессивного атеизма, но чаще всего натыкался на его противоположность. В городах и деревнях церкви не использовались по своему назначению, а были приспособлены под залы для проведения партийных собраний или склады. Но в простых глинобитных избах, в стороне от крупных поселений, всюду имелась "красная комната", а в ней "божий уголок". Чаще всего это была маленькая икона Божьей матери в наивном с художественной точки зрения, но любовном исполнении. Для лампадки перед ней давно уже не было ни масла, ни воска, но как символ незатухающей веры перед иконой лежала или увядшая ветка, или букетик полевых цветов. Нередко я видел, как люди, большей частью пожилого возраста, по православному обычаю троекратно крестились и вставали перед иконой на колени. Единственный раз я как-то попал на обедню, которая проходила, к моему удивлению, в полуразвалившейся, запущенной церкви. Впервые в жизни я стал свидетелем проведения службы по православному ритуалу. Гнусавый голос дьякона, страстность молящихся произвели на меня глубокое впечатление. В смятении чувств я понял, что, несмотря на проводимую Советским государством атеистическую политику, даже через четверть столетия религия в народе продолжала жить. Воспоминания о многих эпизодах тех лет не изгладились в моей памяти до сих пор. Когда я вновь прибыл в эту страну, то еще раз убедился, что мои наблюдения военных лет верны и по сей день. И я почти готов поклясться, что в русской душе всегда жила и будет жить вера в сверхъестественное.

Нет комментариев

Нет комментариев пока-что

RSS Фид комментариев в этой записи ТрекБекURI

Оставьте комментарий