НЕУВЕРЕННОСТЬ В СТАНЕ НАШИХ СОЮЗНИКОВ

В семидесятые годы США следили за нашими переговорами по вопросам предоставления кредитов, демонстрируя отношение, которое я назвал бы "настороженным вниманием". С 1981 года, с началом эры Рейгана, ситуация изменилась. О сенсационном заявлении нового американского министра обороны Уайнбергера по поводу задолженности Польши ("кредитное оружие") я уже упоминал. Явно критическое отношение к нашим контактам с Востоком вскоре продемонстрировал новый глава государственного департамента Александр Хейг. Можно было предположить, что президент придерживался примерно того же мнения, что и его министр иностранных дел. На своей первой пресс-конференции после вступления в должность Рейган подтвердил те агрессивно-негативные формулировки, которые часто высказывал в свою бытность губернатором Калифорнии.
Как раз на это время пришлась заключительная фаза переговоров ряда европейских союзников по Ямальскому трубопроводу (кредиты и оборудование в обмен на поставки газа). Под обстрелом американцев с самого начала оказались Федеративная Республика и участвовавшие в переговорах на частной основе фирмы. Упреки были не новы: пополнение военного бюджета Советского Союза твердой валютой, опасность оказаться в зависимости от воли Москвы в снабжении важными энергоносителями, вплоть до военно-политического ослабления НАТО.



Весной 1982 года мне стало известно, что президент Рейган по предложению Хейга намерен послать в Европу специальную делегацию во главе с заместителем госсекретаря Бакли для того, чтобы с пристрастием допросить всех ведущих переговоры с Москвой союзников. Делегация состояла из представителей нескольких министерств и государственных служб: иностранных дел, обороны, торговли и финансов, а также совета по вопросам безопасности. Теперь нам осталось ждать совсем немного, так как господа из Вашингтона уже сидели на чемоданах и ожидали от Белого дома приказа "Вперед!".
У меня поинтересовались, не соглашусь ли я отвечать на вопросы в качестве единственного представителя частных организаций. Я согласился, так как был уверен в правоте своего дела, хотя и понимал, что мне придется туго. Встреча была назначена на один из воскресных дней в американском посольстве в боннском пригороде Бад-Годесберг. Американцы, следуя из Вашингтона, в первой половине дня прибыли в аэропорт Франкфурта. В понедельник в Бонне должна была состояться первая беседа с представителями правительства. В точно назначенное время я прибыл в посольство. Поднимаясь наверх, в комнату переговоров, я спросил у сопровождавшего меня сотрудника посольства о расстановке сил в делегации: сколько в ней представителей мягкого и жесткого курса? Он посмотрел на меня с удивлением и ответил: "Мягкого курса? Только ястребы!" Таким образом, еще до того, как я вошел в зал, мне стало известно, с каким настроем мне придется столкнуться.
И вот я сижу напротив семи джентльменов в темных костюмах, которые с серьезным видом рассматривают меня. Судя по всему, они намеревались использовать меня для апробации своих аргументов перед начинавшейся на другой день встречей в правительстве, естественно, без всяких обязательств передо мной. Инквизиторский допрос почти полностью укладывался в схему обычных упреков. У меня создалось впечатление, что я выслушиваю заранее заготовленные и заученные формулы. Когда наконец я смог высказаться, то стал рассказывать своим визави об историческом фоне, на котором строится наш диалог с Советским Союзом, о многовековых связях между русскими и немцами, о наблюдениях и опыте, накопленных мною во время многочисленных поездок по стране. Их ответы создали у меня впечатление слабого знания специфической проблематики разделенной Германии, общей ситуации в Европе времен "холодной войны" между Востоком и Западом. Я напомнил о том, что наша страна занимает центральное место в историческом развитии Европы, она как никакая другая страна втягивалась в осложнения и конфликты, возникавшие в этой части света. Учитывая свое положение, подчеркнул я, мы не можем смириться с нынешним состоянием дел в Европе, поэтому пытаемся с помощью расширения деловых контактов внести свой скромный вклад в трудный и долгий процесс разрядки напряженности.
Американский взгляд на вещи должен был бы учитывать тот факт, что поведение их союзников оценивается с расстояния в тысячи миль, что вас надежно защищает океан, в то время как немцы знают, что советские танки в полной готовности находятся всего лишь в двухстах километрах от Рейна. Это реальная угроза, которую мы, немцы, не можем игнорировать. Вопрос о союзнической лояльности в отношении США это никоим образом не затрагивает. Федеративная Республика, решительно подчеркнул я, является надежным союзником. Когда за мной захлопнулась дверь, у меня не было уверенности, что эти аргументы убедили моих самонадеянных американских собеседников. Но все же из разговора мне стало ясно, что моя роль в многолетних усилиях по предоставлению Советскому Союзу кредитов оценивается ими критически, а сам я являюсь для них в этом плане фигурой в некотором роде символической.
Поскольку вновь и вновь муссировался вопрос о союзнической верности Федеративной Республики, я всегда воспринимал опасения США с большой серьезностью. При этом американцы были еще относительно безобидны. Их опасения никогда не заходили так далеко, как у некоторых наших европейских соседей. Именно это я почувствовал во Франции в беседах с откровенными и дружески настроенными французами. Что касается исторически менее образованных американцев, то здесь, напротив, мне чаще приходилось слышать о том, что "мы слишком мягки по отношению к русским". Мне кажется, что играет роль не столько злая воля, сколько недостаток информации. Именно поэтому я прилагал максимум усилий, особенно когда находился в Вашингтоне, чтобы восполнить дефицит информации у нашего главного союзника. В этом мне помогли, как уже было отмечено, мои довольно хорошие отношения с министром торговли в администрации Рейгана Болдриджем. То, что даже несмотря на имевшиеся разногласия, мы могли относиться друг к другу уважительно, стало мне ясно в контактах по крайне болезненному вопросу немецко-американских отношений: списку КОКОМ. Являясь крупнейшим партнером Советского Союза на Западе, мы, федеральные немцы, особенно часто попадали в двусмысленное положение. Впрочем, и другим западным странам также приходилось туго.
Многие годы подряд не было практически ни одних переговоров в Москве, когда бы Советы не высказывали недовольства в связи с этим списком. Иногда они заявляли официальный протест. Воспринимая список КОКОМ как дискриминацию, советские партнеры откровенно давали понять, что мы - независимое государство - все-таки должны освободиться от американской "опеки". Во время официального визита в Бонн в январе 1988 года министр иностранных дел Шеварднадзе, выступая перед представителями немецкой экономики, с предельной ясностью сформулировал недовольство Советского правительства существующим контролем за экспортом важных с военной точки зрения технологий ("проклятый список КОКОМ"). В принципе мы понимали необходимость определенных экспортных ограничений, поскольку они касались товаров сугубо военного назначения или тех из них, которые могли бы быть использованы в военных целях, по крайней мере до тех пор, пока Варшавский пакт существует в его нынешней форме. Но досаду у нас вызывало то, что запретительный список был бесконечно длинным и в нем отсутствовали четкие указания о его применении. В результате возникало подозрение, что списки намеренно были составлены так, чтобы создавать препятствия европейским экспортерам в расширении торговли с Советским Союзом.
Я всегда помнил об этом, отправляясь в поездку на Запад, в американскую столицу. У меня была возможность обмениваться мнениями не только в министерстве торговли, но и с членом Национального совета безопасности профессором Вильямом Стирменом, а также с господином Мэтлоком, впоследствии послом США в Москве. Многочасовые беседы я имел прежде всего со Стирменом. Он - старый мудрый эксперт - консультировал пять американских президентов. Его опыт в отношениях с Европой накапливался десятилетиями, знания истории были необычайно богатыми. С полным основанием он считал себя представителем твердой линии в отношении Советского Союза, что часто затрудняло мою аргументацию. Но это не помешало нам прийти к согласию о том, что с помощью взвешенных и исключительно осторожных шагов можно и должно стремиться к смягчению столь затянувшегося состояния напряженности между Востоком и Западом. Из косвенных источников я узнал, что профессор Стирмен информировал о наших беседах Белый дом.

Нет комментариев

Нет комментариев пока-что

RSS Фид комментариев в этой записи ТрекБекURI

Оставьте комментарий